Неточные совпадения
— Да, я очень помню нашу встречу, — сказал Левин и, багрово покраснев, тотчас же
отвернулся и заговорил с
братом.
Павел Петрович в ответ на эти слова только
отворачивался, но не разуверял
брата.
Потом он сообщил, на отборнейшем немецком языке, что желал заявить свое почтение и свою признательность г-ну иностранцу, который оказал такую важную услугу будущему его родственнику,
брату его невесты; при этом он повел левой рукой, державшей шляпу, в направлении Эмиля, который словно застыдился и,
отвернувшись к окну, положил палец в рот.
— А ты небось брезгаешь? Эх, Глумов, Глумов! много,
брат, невест в полиции и помимо этой! Вот у подчаска тоже дочь подрастает: теперь-то ты
отворачиваешься, да как бы после не довелось подчаска папенькой величать!
Когда тело отнесено было в каюк, чеченец-брат подошел к берегу. Казаки невольно расступились, чтобы дать ему дорогу. Он сильною ногой оттолкнулся от берега и вскочил в лодку. Тут он в первый раз, как Оленин заметил, быстрым взглядом окинул всех казаков и опять что-то отрывисто спросил у товарища. Товарищ ответил что-то и указал на Лукашку. Чеченец взглянул на него и, медленно
отвернувшись, стал смотреть на тот берег. Не ненависть, а холодное презрение выразилось в этом взгляде. Он еще сказал что-то.
Она замолчала,
отвернулась от него, заговорила с
братом и скоро ушла, простившись с Ильёй только кивком головы. Лицо у неё было такое, как раньше, — до истории с Машей, — сухое, гордое. Илья задумался: не обидел ли он её неосторожным словом? Он вспомнил всё, что сказал ей, и не нашёл ничего обидного. Потом задумался над её словами, они занимали его. Какую разницу видит она между торговлей и трудом?
В последний раз она плясала.
Увы! заутра ожидала
Ее, наследницу Гудала,
Свободы резвую дитя,
Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
И часто тайное сомненье
Темнило светлые черты;
И были все ее движенья
Так стройны, полны выраженья,
Так полны милой простоты,
Что если б Демон, пролетая,
В то время на нее взглянул,
То, прежних
братий вспоминая,
Он
отвернулся б — и вздохнул…
Пора забыть эту несчастную борьбу между
братьями. Между нами нет победителя. Польша и Россия подавлены общим врагом. Жертвы, мученики — и те
отворачиваются от прошлого, равно печального для них и для нас. Ссылаюсь, как вы, на вашего друга, на великого поэта Мицкевича.
«Известно, наш
брат старается сразу затуманить девке очи, чтоб они не зажгли его сердца, а сами подернулись бы по тебе грустью, вот и Лойко тож. Но — не на ту попал. Радда
отвернулась в сторону и, зевнув, сказала: „А еще говорили, что Зобар умен и ловок, — вот лгут люди!“ — и пошла прочь.
И родных своих по скорости чуждаться стала, не заботили ее неизбывные их недостатки; двух лет не прошло после свадьбы, как отец с матерью,
брат и сестры
отвернулись от разбогатевшей Параши, хоть, выдавая ее за богача, и много надежд возлагали, уповая, что будет она родителям под старость помощница, а бедным
братьям да сестрам всегдашняя пособница.
Таня подняла брови, с удивлением приглядывалась к
брату. Шеметов встал. Он пренебрежительно
отвернулся от Токарева и ворчливо сказал...
Когда
брат его был казнен по политическому делу, то окружающее общество
отвернулось от семьи Ленина.
— Но, однако… Бывало,
брат мой Лука… Он независим, и никогда не был либерал, и ему нечего за себя бояться… Он, бывало, заговорит о чем угодно, но теперь он ни за что-с! Он самым серьезным образом
отвернулся от нас и благоволит к Лидии, и это ужасно, потому что у него все состояние благоприобретенное, и он может отдать его кому хочет.
Оставшись на восемнадцатом году после смерти матери и отъезда сестры в Голштинию, она без руководителей, во всем блеске красоты необыкновенной, получившая в наследие от родителей страстную натуру, от природы одаренная добрым и нежным сердцем, кое-как или, вернее, вовсе невоспитанная, среди грубых нравов, испорченных еще лоском обманчивого полуобразования, бывшая предметом постоянных подозрений и недоверия со стороны двора, цесаревна видела ежедневно, как ее избегали и даже нередко от нее
отворачивались сильные мира сего, и поневоле искала себе собеседников и утешителей между меньшей
братией.
— Баба! — с твердостью отвечала Прасковья и
отвернулась, чтобы не видеть малодушия
брата.
Разнесенский (поглаживая у Мухи сукно на рукаве). Да,
брат, кажется, и тебя дворовый человек славно окопировал в сукнецо суперфин. (Муха
отворачивается с сердцем и уходит, за ним Лососинин и Гривенничкин.)
Николай
отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего
брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. «Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю», почувствовала она, и сказала себе: «Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я».
Мало того, два брата-трудника, «производившие смолу» или гнавшие деготь из бересты (работа которых не могла быть прервана), робко и нерешительно рассказывали, что они, не спавши светлою ночью, видели, как из леса вышли некие «легкие естеством и препоясанные воздушного круга сеножати и начали метать сено». А братья-трудники, увидев таинственных сеножатей,
отвернулись.
Наташа
отвернулась от него, взглянула на младшего
брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки.